«А года стрелою пролетают…» Владимиру Литовченко уже пятьдесят шесть. Он — ведущий специалист управления физической культуры и спорта Энгельса, еще — известный в городе поэт. Но в понимании большинства ему суждено оставаться, прежде всего, легендой саратовского «Сокола» — «голкипером семидесятой широты».

Однажды, любуясь красотами Волги, Владимир Николаевич набросал карандашом в блокноте лирическое стихотворение, и тут же отнес его в редакцию. Там посмотрели: да, говорят — хорошие стихи, правда, литературную полосу уже сверстали, так что заходи теперь через месяц. Последнее время Литовченко — автор двух сборников, пишет мало, — «На работе настолько загружен, что в мыслях буквально не находится укромного уголочка, куда, с очередной, подспудно не дающей покоя темой, можно было бы спрятаться».

- Это наше фамильное хобби. Стремлюсь, чтобы получалась именно поэзия, а не стихосложение. Ведь иной раз рифмованные строки бывают причесанными, вернее — гладкими как женские колени, а души не чувствуется. Откровенно — себя поэтом не считаю. На областном конкурсе меня премировали, грамотой наградили. Затем послушал выступления профессионалов, и — кроме белой зависти, ничего.

В опытах его поэтики преобладает жанр исповеди. Конкретно о футболе стихов у Литовченко на удивление немного, и в них есть такое заключение:

Не все удары отразил когда-то,
Хоть лев на оба сломанных крыла.
Ребята! Вы ни в чем не виноваты:
Жизнь не сложилась, но судьба — была!

«Не сложилась…» Но разве не вам, Владимир Николаевич, выпала принадлежность к плеяде в хорошем смысле идеалистов, умевших жить мощно и жадно — в благополучную пору 60-70-х? Разве не ваши современники в ореоле героики и романтизма совсем юными добивались всеобщего признания? — как, например, Владислав Третьяк в серии матчей с канадцами из НХЛ или актеры главных ролей фильма «А зори здесь тихие…» — Великие люди Великой страны!… И разве нет за вашими плечами одиннадцати сезонов в «Соколе»? — среди вратарей лишь у Анатолия Печерского, чьим наследником стал Владимир, послужной список в саратовской команде более внушительный. Не заметить Литовченко, не оценить его способностей голкипера было немыслимо, и лучше им воздавалось не в родных пенатах. «Словно молодой Яшин!» — сказал о нем знаменитый специалист Рудольф Илловски, удивленный той непринужденностью, с которой наш вратарь парировал удары «звезд» европейского и мирового класса. Происходило это на «Непштадионе» Будапешта, в спарринге, выигранном национальной сборной Венгрии у «Сокола» 4:1.

Два года спустя — в 1975-м, на переходном турнире в Махачкале ему удалось закрыть саратовскую «калитку» на глухой засов перед очень сильной тогда командой хозяев, рвавшейся в первую лигу. Тем осенним вечером зрители, осадив гостевой автобус, требовали «виновника», а когда тот не без опаски вышел из салона, к нему потянулся в знак симпатии и поддержки лес рук — ведь спортивную доблесть ценят в Дагестане по-особому.

Еще один красноречивый выездной стоп-кадр: после финального свистка, Литовченко и коллега по амплуа Михаил Бирюков из команды «Знамя Труда» (Орехово-Зуево), впоследствии — «стражник» ленинградского «Зенита», направившиеся друг другу навстречу, в центральном круге с размаха обменялись крепким пожатием, как подобает признающим взаимное равенство. Доводилось спрашивать Владимира Николаевича о его понимании счастья. Чуть подумав, он ответил: «Это состояние мимолетное. К нему стремятся всю жизнь, однако абсолютно счастливых людей найдешь едва ли». Данное чувство у Литовченко всегда обуславливала семья, а уже затем — футбол, который пришлось ему покинуть на рубеже своего тридцатилетия, главным образом не из-за травм и усталости — от постоянных отлучек преследовало ощущение, что домашний очаг остывает, что дети растут без отца. Распрощался он с игрой столь же легко как вступил в нее, безраздельно в 23 заняв пост основного вратаря «Сокола».

В том, что город Энгельс дал ведущей команде области такого мастера — определенная логика. Недаром лучшее произведение на тему футбола в отечественной литературе — повесть об Антоне Кандидове, принадлежит нашему земляку Льву Кассилю. В плане физической одаренности, которая уже сама по себе гарант статуса голкипера, Литовченко смотрелся почти эталоном: вратари как он — с ростом метр девяносто два, в 70-е годы выглядели реликтами. А, между прочим, всерьез о стезе спортсмена он в юношестве поначалу не думал.

Мечтая попасть по примеру брата Анатолия — кадрового военного, в авиацию — если не в качестве летчика (где его рост уже был помехой), то — инженера, строил модели самолетов, штудировал книги про «элероны и лонжероны». И по окончании средней школы уехал в Куйбышев поступать в институт соответствующего профиля. Но оказалось — не судьба: первый вступительный экзамен по физике сдал на «четыре», а затем, искупавшись на радостях в Волге, подхватил пневмонию; на здоровье также скудное питание отразилось — в столовой мог позволить себе только пельмени с двойным бульоном да кефир с хлебушком.

Семейство жило, туго затянув пояс: отец работал бухгалтером, мать была домохозяйкой — они сумели вывести в люди всех своих шестерых детей. Самый старший — Анатолий, служил 12 лет в ГДР, и приезжая домой в отпуск, всякий раз привозил родным в подарок вещи как бы другого мира — добротную одежду, ткани, кукол, у которых открывались и закрывались глаза, безопасные бритвы, спиннинг. Именно благодаря брату, Владимира настигли увлечения и рыбалкой, и сочинительством, шедшие на пользу и в его ипостаси вратаря «Сокола»: первое — как успокоительное средство перед матчами, второе — чтобы меткими шаржами, иногда принимавшими вид образных характеристик, поднять себе и товарищам настроение. «Парень сей не лыком шитый, ладно скроен, крепко сбит, корень всей полузащиты — так молва о нем твердит», — это про Александра Корешкова. Диспетчеру, позднее — либеро, Валентину Ольшанскому, с кем «Литва» съел в команде не один пуд соли (они и оставили ее одновременно) посвящены такие строки: «Ты — коновод. Мы за тобой идем. И многое зависит от тебя. Или мы в чистом поле пропадем. Или проскачем вихрем, все сметя». О бомбардире Викторе Лаврове: «Ты и танк. Ты и мортира. И курок ты. И боек. А играешь то игриво, а то стоишь, как сена стог».

Лавров же вспоминал: после интенсивных тренировочных занятий, когда всех «нормальных» футболистов, буквально падавших от утомления, снедало одно желание — поскорее добравшись до кровати, отключиться, Владимир все равно упорно грыз гранит науки. Даже во время поездки «Сокола» в Болгарию не отрывался от курсовых работ — готовясь к сессии в политехническом институте. Там получил специальность инженера-механика химического оборудования. Вообще, среди участников того «Сокола» невежды фактически не встречались: ребят видели чаще с книгой, нежели с картами, и в этом, вероятно — один из истоков редкой для второй лиги стилевой индивидуальности у саратовской команды, которую она не теряла и в самые неуспешные сезоны. Другое дело: конкурировать на равных в масштабе чемпионата с представителями Ростова, Ставрополя, Нальчика, Орджоникидзе, Грозного, иных региональных лидеров, она заведомо не могла.

Литовченко поведал о случае, когда к ним привезли на смотрины довольно именитого вратаря с Дона, а тот, после пары тренировок четко понял, что Саратов не величина в футболе, и был таков. Местные власти уделяли тогда безраздельное внимание хоккейному «Кристаллу», дважды за 70-е посещавшему «вышку». Ну а «Сокол» тех лет выигрывал зональный турнир только раз — в 1972-м, и еще завоевывал через три года вторую позицию, далее напарываясь на подводные камни пресловутых «пулек». Большей частью на финише команде удавалось подоткнуться к арьергарду группы фаворитов, но и наблюдалась тенденция быстрой смены ее неплохого выступления откровенными фиаско.

Это был классический вариант борьбы с безнадежностью. Главная тяжесть неизбежно ложилась на плечи голкипера, который по выражению бразильского философа футбола — столь одиозное существо, кто к нему даже свои же товарищи всегда обращены спинами. Известны прецеденты, когда вратарь на излете карьеры перевоплощался в нападающего, как Борис Разинский, однако не слышно о том, чтобы зрелый полевой игрок становился в «рамку» не в силу минутной необходимости, а добровольно. Владимир Николаевич рассказывал, как готовились на предсезонном сборе под Анапой в поселке Нижнее Джемете: «Если на бутылке вижу наклейку их винзавода, от ассоциаций становится нехорошо». Утро, берег моря, рыхлый пляж. И — серия очередей по три удара: в левый, правый угол и прямо во вратаря — все в пулеметном ритме, дабы шлифовался автоматизм ловли мяча.

Испытание напоминало тот процесс в лаборатории, когда заготовку берут на разрыв, изгиб и кручение. Пульс «пограничника» учащался в те мгновения до 250, кровь бешено колотилась в висках, словно ее нагнетали компрессором, перед глазами плыли оранжевые круги. 18-летний дублер Сергей Данилин по прозвищу «Рашпель», не выдержав, упал выброшенной на сушу рыбой и начал судорожно раскрытым ртом хватать песок. Парня увезла «Скорая помощь». Но сколь же много доставалось самому Литовченко! — на нем, заслуженном ветеране футбольных «войн», по сути, нет живого места, и старые эти травмы отзываются, особенно по ночам, тягостными болями. Он себя не щадил: в эпоху до Рината Дасаева, с кого началось у нас поветрие бросков ногами вперед, был узаконен лишь очень рискованный для голкипера прием перехвата мяча внизу — «щучкой», как в омут.

Однажды едва не утратил нормальное зрение: Лунев — хамоватый форвард «Волги» (Горький), уже опаздывая к мячу, скользя по увлажненному дождем грунту, носком бутсы попал саратовскому вратарю в лицо. У того мгновенно вспухла кровавым мешком гематома и тут же лопнула, создав полную иллюзию вытекшего глаза — картина не для слабонервных: защитника «Сокола» Виктора Карпова-младшего от нее одолел приступ рвоты. «Литва» же, придя в себя, заклеив повреждение пластырем, довел матч до конца.

К выходу на арену его обязывали даже с температурой 39,4 — старший тренер, в стакане помешав микстуру, велел ее выпить, и — вперед. Кто-то, обративши внимание на номер автобуса гостей из воронежского «Труда» — 00-04, сострил — «приехали со своим счетом», и — точно! — по закону мистики «Сокол» поверг их 4:0!… Один раз в Майкопе Литовченко с пищевым отравлением госпитализировали; на другое утро он перебивался чаем и сухарями, а вечером, как ни в чем не бывало, пылил календарную игру, завершившуюся «по нулям».

- Первые мои учителя вратарского ремесла — тренер из Энгельса Алексей Будычев, а в «Соколе» — мастер спорта Алексей Поликанов. В принципе, я постигал его методом проб и ошибок, никого из авторитетов цеха не копируя. «Авианомера» почти не демонстрировал, избрав стиль на спайке простоты и надежности. Предпочитал не отбивать мяч, а ловить. Наибольшую проблему для меня составляли удары из скопления, киксы, мячи на средней высоте. А особо неудобным соперником был «Машук» (Пятигорск), постоянно мне забивавший «мертвые» голы.

В целом, нашей команде тогда не везло на квалифицированных тренеров. Среди них встречались явные временщики, серости, искавшие здесь тепленькое местечко. Единственный наставник выдающегося уровня в «Соколе» 70-х — Виктор Иванович Карпов, до нас возглавлявший родные для него «Крылья Советов» из Куйбышева, потом — «Корд» (Балаково). Он моментально определил мою ахиллесову пяту — слабую спину. Устранять недостаток приходилось с помощью упражнений на быстрое вставание. Помимо всего прочего, Карпов — хороший психолог, подбирал ключик к любому игроку.

При нем наладилась выдача премиальных. Мне с 1975 года организовали доплату на заводе имени Орджоникидзе, плюс — в отдельную квартиру со своей семьей вселился. Годом ранее положение было откровенно тяжелым: команда всем подряд «летела», денег перепадало мизер. И жена не работала. А Карпова отстранили от должности с весьма сомнительной формулировкой — из-за поражения «Сокола» на Спартакиаде народов РСФСР. Многим чиновникам в Саратове не нравился независимый характер этого специалиста, его попросту выжили. Как сейчас помню, Виктор Иванович ушел с последней тренировки, не попрощавшись с нами, и мне лично, это было чрезвычайно обидно.

Логика событий исподволь диктовала отъезд в команду другого города. Реальные приглашения Владимиру поступали от махачкалинского «Динамо», «Алги» (Фрунзе), «Спартака» (Тамбов). Однако его крепко держала привязанность к своей земле и Волге. Подобная форма патриотизма, в том числе клубного, вообще не была редкостью для названного поколения.

К тому же Литовченко не отличался карьерным честолюбием. Он рано женился — по страстной любви, и единственными его интересовавшими достопримечательностями за пределами Саратова-Энгельса были главпочтамты, где ему вручались письма или телеграммы из дома. Например, в Йошкар-Оле вратарь узнал о рождении дочери Маши. В мыслях и чувствах его неразрывно связывала с близкими людьми незримая спасительная нить.

Как-то осенью играли отложенный поединок в Ульяновске. На дальнюю штангу «Сокола» произвели высокий навес — Литовченко выловил мяч в прыжке, но тут под него подсел соперник, и вратарь со всего маха навернулся затылком о подмерзшее поле-гранит. Жуткий писк в голове затуманил рассудок. Открыл глаза: над ним склонились — лиц не узнать. Мяч не выпускает — словно клещ в него вцепился. Нашатырь. Вопрос, донесшийся сквозь мглу небытия, — «Играть сможешь?» — «А как же…» — «Ну, потерпи, минут пять еще осталось». Вот голкипер встает и видит: майки футболистов приняли отчего-то странную окраску — цветов радуги. Свои, хозяева — все смешалось в дикой фантасмагории. Дотянул на автопилоте. По дороге в раздевалку повторял заезженной пластинкой: «А где мы?» — сознание, ища точку опоры, лихорадочно металось. Наконец, с усилием начал вспоминать — так, жена, жена… Танюшка, сын… Дениска. Зацепившись за эти образы, ощутил, что возвращается к действительности, хоть голова по-прежнему раскалывалась от боли и казалась ведерного размера. В гостинице замотал ее мокрым полотенцем; чудилось — она пылает, и наполнена звуком, будто от ветра в телеграфных проводах — зззь!… Но разве это могло означать, что вратарь не выйдет на следующий матч?

И он его сыграл. Как и положено — на ноль. Пользуясь репутацией бойца, нося соответствующее прозвище — «Боксер», Владимир не позволял себе на поле ответной грубости, хотя его, несомненно, провоцировали. Лишь раз, не выдержав, схватил обидчика за волосы, ибо тот нагло пытался наступить ему на больной палец, выглядывавший в специально проделанном отверстии бутсы. Так «Литва» «заслужил» единственное свое удаление с поля.

В час вратарской зрелости он внезапно понял, что превращается в робота, которого запрограммировали строго на определенный цикл, состоящий из матчей, тренировок, перелетов и переездов, гостиничного постоя, и в футболе не остается того неизведанного, что заставило бы держаться в нем дальше.

Заключительную игру провел поздней осенью 1979-го в Сызрани. Звание мастера спорта, несмотря на выполненный норматив, не было ему присвоено. Название его первой книжечки стихов — «Западня», не случайно: говоря словами военной повести, — «судьба флажками обкладывала и прямо в упор из всех стволов саданула», — десять лет назад у Николаевича наступил разрыв с семьей; от нанесенной раны он, по собственному признанию, не исцелился и по сей день.

Угнетала его и смена в обществе нравственных ориентиров — из-за нее порой чувствовал себя совершенно безоружным. Все же, вспоминая свое поколение, Литовченко произносит: «Наши дети должны быть лучше нас. А иначе на земле остановится сама жизнь».